Во Владимирском соборе отмечают сегодня 70-летие какого-то не то протоиерея, не то еще кого. Колокола заливаются, выложена красная дорожка, которую бдительно стерегут бородатые мужики. Поприбавилось нищих. Многих из них я знаю в лицо, и мы даже как бы здороваемся, хоть подаю я крайне редко, разве что так... находит, иногда.
В Графском раздавленная собачья какашка уже почти неделю лежит возле водосточной трубы. Адам Мицкевич, чей бюст скорбно стоит перед 216-й школой, обижено поджал губы - голуби садятся ему прямо на голову, ладно, хоть не гадят.
На Фонтанке кормила ворону, поделилась с ней бутербродом с сыром. Ворона долго подозрительно косилась на кусочек, покуда не подлетели с двух сторон более храбрые товарки, тогда, решительно оттолкнув их плечом, она вцепилась в бутерброд, и как бы приседая под его тяжестью, неловко взмахивая крыльями, отправилась трапезничать на крышу Дворца пионеров. Разочарованные конкурентки, вздохнув, отлетели в противоположную сторону.
У Аничкова починили, наконец, светофор. Ошалелые гаишники в ядовито-желтых жилетах, испуганно размахивающие руками, исчезли...
Закрыли лавочку "Ганг", где я как-то прикупила Милому маленькое нэцке "Лао-Цзы" и все присматривалась в расписным индийским платкам... Не носить, а так, чтоб глаз радовался. Но закрыли вот. Кризис, чтоб его.
Вот и Итальянская. В окне над офисом сидит важный кот и презрительно вглядывается в суетливо семенящих по двору воробьев. Немножко завидую коту. Рабочий день только начинается.
