Повезло. Потому что.. Потому что в двух словах не скажешь…
Ну, во-первых, я знала, что меня любят. То есть, об этом даже не думалось. Это было само собой – как воздух. Меня могли ругать, «воспитывать», стыдить, наказывать. Но над всем этим всегда была та самая любовь, которая дает уверенность в «правильности» мира и собственных силах.
Во-вторых, родители мне очень многое дали. Кому-то, может быть, это покажется ерундой, но я-то знаю вес и цену всего этого. Они поднимались не просто «с нуля» - с «минуса». У одной бабушки за плечами ликбез, у другой – два класса начальной школы. И бедность такая, что порой хуже нищеты. Легко получить образование тому, у кого прадедушка уже был профессором университета. И совсем непросто – вот так…
Самый ощутимый прорыв сделали мои мама и папа. Нам потом было намного легче. У мамы десятилетка и техникум (и постоянное самообразование), у отца высшее инженерное (и постоянное стремление учиться). Их семейная библиотека началась с двух книг: «Математической смекалки», подаренной отцу в школе за успехи, и книги А. Воинова «Пять дней», которую родителям тоже подарили - в 1957 году на городской танцплощадке, как лучшей паре. Они тогда были едва знакомы. А к 2000 году дома у нас насчитывалось более полутора тысяч томов. Мама с книжкой – в любую свободную минуту – это в памяти, как само собой. А свободных этих минуток очень мало было. Трое детей. Работа. Быт. С 1971 года – дача, точнее «мичуринский», так называли эти наделы из 6 соток.
Дома всегда было уютно и чисто – когда мама все успевала, думаю нередко я, разгребая очередной завал в квартире. На работе маму любили и уважали, где бы она ни работала. А работы не боялась никакой. И никакую работу не считала «черной», «грязной» или «зазорной». Любое дело должно было быть сделано так, «чтоб не было стыдно, чтоб не переделывать». На даче все было в порядке, все росло и цвело, и завязывались плоды, и всем было там хорошо. К родителям, когда они уже окончательно обосновались в Калтане, приезжали на дачу мы все, и наши новые родственники, и наши друзья, и соседи. И друзья друзей. И всем находилось место, и всем были рады. И мы пели, и купались, и валяли дурака. И сама собой (так казалось) появлялась вкусная еда, и застилались чистые постели, и на столе стояли букеты цветов, а у малышни под подушками обнаруживались какие-то смешные сюрпризы….
Мне не очень понятно до сих пор, когда мужчина расписывается в собственном бессилии перед делом или обстоятельствами. Потому что мой папа умеет все – и работать по 12-14 часов, и водить любой автомобиль, и построить дом «от и до», и починить все и вся, и кататься на горных лыжах и велосипеде, и сделать мне новогодний костюм, и поймать на рыбалке на спиннинг огромного карпа. Он дарил маме розы всегда в день рождения – в апреле, и в день свадьбы в июне, как бы трудно не было их добыть. Он любит фотографировать с тех пор, как в его руки попал первый фотоаппарат (еще с фотопластинами!), и на пенсии стал рисовать…
Я не помню ни разу, чтобы родители ссорились. Наверное, это было. Но не при нас.
Я не знаю, что такое, когда на тебя «кричат», когда тебя «бьют». Не были приняты у нас «базарные» разборки. И обзываться не было принято. Ни разу я не слышала в свой (или брата, сестры) адрес: «дура», «тупица», «бестолочь». Укорить – да. Попенять – да. Огорчиться – да. Пристыдить – о! как без этого? Но унизить – никогда.
Мама нередко говорила: «Вас у меня всего трое!»
Все от нее шло, конечно. Я только не пойму – как ей все это удалось?
Она умела видеть больше, глубже, чем многие из окружавших нас. И нам показывала. Могла «зависнуть» с нами зачаровано глядя в болотную темноту из которой медленно поднимаются пузырьки метана. Могла плакать над книгой. Могла сказать про пропащего совсем человека – он не плохой, нет. Он просто несчастный…
Она знакомила меня с миром – называя, объясняя его: это трясогузка, видишь, как она потряхивает хвостиком. Это таволга, послушай, какое название – та-а-аволга, даже слово, кажется, пахнет медом. Эгоист – это тот, кто думает о себе, а о других не заботится. Эта станция называется Калачево. Почему? Может потому, что когда-то жители этой деревни испекли большой-большой калач, и этот калач ела вся округа. Если подорожник приложить к ранке, она быстро затянется, только сперва его надо вымыть – он же подорожник, пыльный – у дороги растет. Посмотри, как облако меняется – только что был верблюд, а уже дельфин, смотри-смотри, это уже пудель! Настоящий пудель! В облаке есть все – и верблюд, и пудель, и даже баба-яга.
Мамин мир был очень хороший. Безопасный. Меняющийся. Как будто большая и понятная игра.
Папин мир был тоже хороший, но другой. Это был мир, где главным была работа. Иногда удавалось туда заглянуть краешком глаза: папа брал меня с собой в рейсы, на субботники… Я могла попить газированной водички – бесплатный автомат стоял в ремонтном цехе. В диспетчерской мне перепадала порой синяя копировальная бумага, и я перерисовывала «внутренности» машин из растрепанных справочников. Я слушала заворожено таинственные слова «сцепление», «коленвал», «зажигание». Иногда мне даже разрешали протирать ветошкой блестящие металлические детали.
В папином мире важна была взаимовыручка – «сам погибай, а товарища выручай», надежность, честность и обязательность. А еще там был кот. Полосатый, серый. И его кормили все шоферы. И диспетчеры. И бухгалтерия. И папа наливал коту молоко в блюдце. И делился с ним куском колбасы из «тормозка». Это был специальный автобазовский кот. Он провожал в рейсы все машины.
Кстати, я довольно долго думала, что «тормозок» - это такая еда с собой в дорогу или на работу. И с удивлением услышала, что у шахтеров «тормозок» назывался «забутовкой».
Мне разрешалось все. Или почти все. Как-то само собой подразумевалось, что дурного делать не буду. И вообще – чего-то такого, что родителям моим за меня будет стыдно. Каким образом они этого достигли для меня загадка по сию пору. Как будто еще до … ну, до того, как я вообще стала самостоятельно передвигаться, в меня вложили какое-то тайное знание – что можно, а что не нужно. Самое смешное, что то, что могло быть «нельзя» мне было «можно», но зачастую вовсе не хотелось.
Например, одна моя подружка страстно хотела пользоваться косметикой, а ей это категорически запрещали. И мечта у нее была – после выпускного накраситься, как… ну, в общем…. Накраситься! А мне было можно. Но не хотелось. И до сих пор не хочется. Еще одной приятельнице запрещалось дружить с теми, кого родители не одобрили предварительно. Мне можно было дружить с кем угодно. Кому-то запрещали гулять после 11-ти. Мне – пожалуйста. Но как-то я не рвалась. Ну и разное прочее. А то, что мне хотелось, чаще как-то поощрялось по мере возможностей. Хотелось велосипед? Покупали, хотя лишних денег не было. Захотелось ездить самостоятельно в Новокузнецк на электричке, к родным – мне было тогда 12 лет – пожалуйста. Правда, иногда маме, как я теперь понимаю, было не просто пойти навстречу моему «хочу». Так в 9-м классе я категорически отказалась ходить в музыкальную школу. Пять лет отходила и сказала – баста. Больше не пойду. Не сразу, но родители согласились со мной. И я им за это тоже благодарна – они дали мне возможность сделать выбор. И если я и недовольна сейчас тем, что не закончила музыкалку, то не родители здесь виноваты. Это был мой выбор.
…Когда я читаю, что кто-то «ненавидит своих родителей», или «мать мной манипулирует», или «они – родители – сломали мне жизнь, они всегда заставляли меня делать то, чего я не хотел(а)» - я не могу этого понять, мне жаль и этих людей и их родителей. Своим я бесконечно благодарна. Мне уже много лет, но я все время учусь у них – есть чему учиться! И чем больше жизнь отдаляет меня от детства, тем яснее видится, каким счастливым оно у меня было.
