Маленькая я часто жила у бабушки.
Бабушка (папина мама) не слишком ладила с моей мамой, и тем более с другой бабушкой. Бабушки звали друг дружку смешно – «сватья». Это слово мне было непонятно, но очень смешило.
А бабушку я любила. И она меня тоже.
Бесконечные мои простуды, бытовая неустроенность родителей, а также то, что появился мой младший братец, способствовали моим частым гостеваниям на Красной Горке.
У бабушки был дом, совсем не похожий на наш. Наша квартира (когда у родителей появилась квартира) была довольно пуста и просторна. Никаких излишеств, почти аскетизм – легкие шторки на окнах, стол, книжный шкаф с только еще начинающей собираться библиотекой, пара стульев, кажется, еще диван, и два неподъемных табурета. Вот, пожалуй, и все. А у бабушки – какие-то вышитые салфеточки, искусственные цветы, огромная шкатулка с пуговицами, радиола, широченная кровать с никелированными шариками, на которой так весело было прыгать, как на батуте, и даже какой-то гобеленовый коврик. Но самое главное, у нее была такая большая стеклянная ваза, всегда волшебно наполненная яблоками и карамелью «клюква». Дома меня не слишком баловали фруктами и сладостями, поэтому эта ваза была настоящим счастьем. Горячей воды в доме не было, но отопление было паровое, и поэтому, чтобы помыть пол, бабушка отворачивала у батареи кран и наливала в тазик кипяток. Этого делать было нельзя. Это было, как будто кража. Но бабушка это делала, а я ее не выдавала. А еще у бабушки были пластинки – «Черный кот», « И на Марсе будут яблони цвести», «Дунай, Дунай, а ну, узнай…» - эти песни я помню с той поры. А еще в тумбочке лежала стопка журналов «Огонек», которые я ужасно любила разглядывать.
Квартира была однокомнатная, но довольно просторная, на 1-м этаже. Бабушка работала «подавальщицей» в столовке напротив дома. Там я, собственно, и харчевалась:). Мне нравились столовские густые борщи, огромные в полтарелки шницели, пирожки, которые мы лепили вечерами (бабушка брала меня с собой на работу), и вкуснейшие бисквитно –кремовые пирожные, которые делал в крохотной каморке кондитер дядя Саша. Я любила смотреть, как он выдавливает из сшитых из клеенки рыжих мешков крем, выводя затейливые узорчатые розочки и лепесточки. Иногда мне выпадало счастье вылизать остатки крема. Хорошо, что о таких вещах не знала моя мама, иначе не жить бы мне у бабушки столь часто. Кроме того, бабушка беспрепятственно отпускала меня на улицу и на горку, и даже в кино на «Фантомаса» я умудрилась пробраться в 4-х летнем возрасте. Хоть и просидела почти весь сеанс под стулом – так было страшно.
Самое любопытное, что часто болея дома, я практически ни разу даже не чихнула, живя у бабушки, хотя и ноги мои мерзли, и воду пила холодную, и ела как попало, и спала, когда заблагорассудится.
Бабушке моей было тогда…чуть больше лет мне сейчас. У нее я впервые увидела губную помаду и бусы (мама моя совсем не пользовалась косметикой, и украшений у нее не было), бабушкин гардероб был намного больше маминого – несколько платьев, и красивый серо-голубой костюм, который назывался «джерси». К этому костюму прикалывалась потрясающе красивая брошка, а еще завязывался какой-то кокетливый шарфик. Бабушка иногда наряжала меня, и мы шли гулять. Но несмотря на то, что на прогулки она одевала меня в самые красивые вещи (синее платье с матросским воротником и белые гольфы, или красную юбочку и пестро-коричневую шерстяную кофту, изготовленную трудолюбивыми китайцами), она никогда не ругала меня, если я вляпывалась в какую-нибудь лужу, или оскальзывалась на глиняной тропинке и плюхалась нарядной попой с желтую холодную сырость. И чулки бабушка меня носить не заставляла. О, чулки!!! Современные маленькие девочки и представить не могут, что это за ужас – чулки на пажах. Пояс пажей неудобный, елозит на попе, резинки растянуты, зажимы держат чулок плохо, и время от времени самопроизвольно расстегиваются, чулки – коричневые, нитяные, все время собираются на коленках, сползают, пятка как-то неведомым образом выворачивается. Так вот, вместо чулок бабушка сконструировала мне какие-то очень удобные штаны, подобие брючек, в коих я и щеголяла по Красной Горке. Как вы помните, девочки в то время не носили брючек, только толстые, теплые с начесом штаны, поверх которых (красота неописанная) непременно должно было быть платье. А потому меня нередко за мальчика и принимали, благо и стрижка была короткая. Но я не обижалась – мальчик, так мальчик, зато чулки не ношу!!:)
А во дворе бабушкиного дома росли огромные тополя и жила ничья собака Найда, которую мы кормили всем двором. Рядом с ее конурой был старый навес от сгоревшего сарая, где в дождь собиралась вся гуляющая ребятня от 3 до 13 и мы играли. В «садовника», например. Или в «глухой телефон». А то и просто рассказывали друг другу леденящие душу истории о «черном пятне», «красной простыне», или отрезанных пальчиках, которые находили в пирожках с капустой. Дождь прибивал пыль, сильно пахло молодой тополиной листвой, можно было прилечь головой на теплое Найдино брюхо и жмурясь от ужаса во время очередной страшилки, шептать: «чур меня, чур меня».
… Несколько лет назад я проезжала с отцом через Прокопьевск. Вот и Красная Горка. «Давай, пап, заедем в бабушкин дом?» Заехали. Господи, какое убогое зрелище – старая, вросшая в землю, темно-серая трехэтажка постройки конца 30-х годов, Покосившиеся стайки. Почерневшие пни от давно вырубленных тополей. Ни кустика, ни цветочка. Замурзанные ребятишки что-то выискивающие в огромной, куда там знаменитой Миргородской, луже, да пара неопрятных старух у подъезда, ожесточенно о чем-то спорящих. Я вглядывалась в их лица – вдруг узнаю? Они замолчали, долго смотрели на нас с отцом. Потом, что-то буркнув, типа – «ходят всякие» разошлись в стороны.
…И вдруг пошел дождь. Весенний, легкий, смывающий пыль и копоть. И ребятня, задрав головы вверх, запрыгала и загорланила: «Дождик-дождик перестань, а уеду в Орестань!» Прибежала откуда-то большая лохматая дворняга, и запрыгала вместе с ними и весело загавкала. Принесло пряный аромат черемухи. В небе повисла радуга.
Мы пошли к машине.
Напоследок оглянувшись, я увидела в окошке на первом этаже озаренного солнцем, омытого весенним дождем и украшенного радужным ожерельем старого дома, огромный ярко-красный куст герани, точь в точь такой, какой стоял на бабушкином подоконнике….
